Мама говорила — все мужики идиоты. За редким исключением, но те — редкие же сволочи. Батя на это отвечал, что все бабы — дуры безмозглые, а кто нет — те суки, каких поискать. На этом месте между ними начинали проскакивать синие искры и слышался треск, как в грозу. Один раз я вмешалась и сказала, что они оба, видать, дураки. Задница болела долго, зато после этого родители больше тему не поднимали. Определились, поди-ка.

Мы с пацанами — Петькой и Санькой — сидели в сарае и рубились в «дурака» на щелбаны от нечего делать. Мне шла масть, и пацанам раз за разом доставалось по лбу — щелбаны меня батя научил ставить, а у него рука тяжёлая! Ребята уже злились, и чтоб не огрести самой в лоб (легко, за этими «кавалерами» не заржавеет), я сменила тему — предложила смотаться в заброшенный пионерлагерь неподалёку от деревни. Взрослые говорят, его в перестройку закрыли за безденежьем, ну а так слухи разные ходят, что случалось там всякое нехорошее, и вообще, дурное там место. Как лагерь закрыли, там какие-то черномазые мелькали, то ли кирпич воровали, то ли жить пытались. Тоже не задержались, свалили моментом. Так что лагерь стоял брошенный, и наши местные парни там тоже не любили болтаться. Да вроде и незачем было. Раньше хоть с пионерами подраться можно было, а теперь зачем?

Мама мне тоже кое-что про то место рассказывала. Мама у меня ого-го! Её половина посёлка боится. Ха, а вторая половина боится моего батю!

Ну вот, пацаны повелись на «кто тут настоящий мужик», и двинулись мы в это нехорошее место выяснять, кто же из нас храбрее. По пути я нарочно рассказала «кое-что». Ну а что-то ребята сами знали. Ага, жути нагоняла. Лагерь вроде недалеко, а пока шли — солнце уж почти за деревья ушло. Самое время!

Ага, щас! В лагере у главного корпуса стояла машина — «жигули» белые, старые, и шарахались какие-то придурки, по виду — городские. С фонариками, фотоаппаратами и идиотскими рожами. Вот уроды, всё веселье испортили! Хотя это ж даже лучше! Ух, сейчас кто-то штанишки намочит, зуб даю!

Наскоро объяснив Петьке и Саньке свой замысел, я приступила к делу. А замысел был — напугать городских лохов до усрачки. Судя по их виду, они сами себя уже напугали, и значит — созрели.

И вот когда городские залезли в корпус — где они ходят, было отлично слышно, да и видно из-за фонариков и фотовспышек, — мы приступили к операции. Для начала, чтобы привлечь внимание, я свалила стопку битых кирпичей с лестницы в пролёт (я была на втором этаже у первой лестницы, а туристы поднимались по второй — лестниц в корпусе две). Судя по тому, как замелькали фонарики и послышались вскрики — тема пошла! Я быстренько свалила вниз, махнув по пути в окно Петьке. Петька со всей дури толкнул ржавую качель, и она замоталась вперёд-назад, дико визжа. Понятно, кто ж её тут смазывал? А Петька быстро улизнул под стену и влез в окно. С площадки я видела, как фонарики метнулись в комнату, к окнам — заценили адский концерт. И тут Санька где-то внизу мерзенько так захихикал. Противно так, он это умеет, даже я так не могу.

Ну, дело было сделано — уже из-за угла я видела, как городские туристы высыпали из подъезда и ломанулись галопом к машине. Ага, на запотевшем в вечерней прохладе стекле их ждал отпечаток руки! Я сильно рисковала, бегая от корпуса к машине, меня могли заметить, но шутка того стоила! О, как они рвали дверцы, не попадая ключом в замок, а какие у них рожи были — умора! В школе мы всем классом ездили в город, в цирк, так ему до такой потехи далеко! И как нарочно, Санька опять заржал мерзким смешком. Всё, веники! Туристы чуть стёкла не повыбивали, ломясь в машину, а как рванули с места! Батя б их поубивал бы — так сцепление жечь! Одно слово — городские…

Они уже не видели, как из-за я вышла из-за угла в своей старой выгоревшей ветровке — чистое приведение. А жаль! Ещё бы сиденья обмарали до кучи. Ко мне подошёл Петька:

— Прикол, во прикол! Видела, как они бежали? А как ты заржала — я чуть сам не обделался!

— Нифига я не ржала! Это всё Санька постарался!

— Вы чё?! Я вообще молчал! — Санька вылез из кустов у детской площадки и подошёл к нам. Он, значит, в дом вообще не лазил? А дом за спиной. И — опа! Смешок. Мерзкий. Близко, где-то сзади.

Так. Спокойно. Что говорил мне батя? «Глубоко вдохни. Ты должна быть совершенно спокойна. Теперь, выдыхая — бей!».

— Э-э, пацаны! Это ещё что за фигня?! Да вон, сзади?! — и я начала движение, как бы оборачиваясь.

Петька с Санькой одновременно крутанулись и уставились мне за спину.

Мама говорила, что все мужики идиоты. А ещё она говорила, что оборачиваться нипочём нельзя!

Я рванула вперёд не хуже, чем «жигуль» городских лохов. Если пацаны и кричали — я не слышала. Тёмная дорога летела под ноги, и до посёлка я добежала махом. Я не оборачивалась — солнце уже село, а после заката в лесу темнота наступает очень быстро. А в темноте оборачиваться нельзя, это все знают.

Мама говорила — мало ли что оживает в темноте в дурном месте. Знай два простых правила, говорила она. ЭТО будет всегда голодно, и займёт его только еда. Первой едой станет тот, кто обернётся.